Не так давно в моей практике произошла одна занимательная история. Дело было в городе Сыктывкаре, республике Коми.
Моим подзащитным в этом деле был уроженец Дагестана. Родным языком его был лезгинский, а по-русски он говорил неважно. Я опасался, что у него могут возникнуть проблемы не столько с пониманием происходящего в зале суда, сколько с выражением его собственных мыслей перед участниками процесса и судом. Заранее заручившись одобрением доверителя, я заявил ходатайство о том, чтобы в зале суда присутствовал переводчик. В одном из судебных слушаний о продлении срока содержания под стражей оно и было заявлено.
Ни для кого не секрет, что судебный контроль за арестом и продлением его сроков, является чистой симуляцией. Какие бы вы не выдвигали доводы, чем бы вы не болели, вас не освободят из-под стражи. Разве что в случае вашей смерти. Уверен, многие помнят трагическую историю юриста Магнитского, умершего в «Матросской тишине». Ничего не меняется в этом вопросе в течение многих лет, хотя проблему публично признают и призывают к решению все: от председателя Верховного суда до президента страны. Но вернемся к нашей истории.
В последний день срока содержания под стражей, предусмотренного законом, следователь представил в суд свое ходатайство о продлении этого срока. В ходе его рассмотрения судья зачитывает права обвиняемых, делает паузу…
— Ваша честь, — обращаюсь я к судье, — не могли бы Вы разъяснить более подробно обвиняемому право, предусмотренное статьей 18 Уголовно-процессуального кодекса, а именно право на помощь переводчика?
Судья, немного смутившись, но в отличие от своих московских коллег, которые непременно «рыкнули» бы в ответ, оставила просьбу без комментариев и зачитала указанную статью, тем самым разъяснив ее смысл.
После этого я заявил ходатайство об обеспечении судебного процесса переводчиком, владеющего русским и лезгинским языками. Последовали активные возражения прокурора, которые сводились к тому, что переводчик предоставляется только тем участникам процесса, которые недостаточно или вовсе не владеют русским языком.
– Достаточность владения языком определяется только самим носителем языка и никем иным, — возражал я. — А тот факт, что родным языком подзащитного является лезгинский, судом установлен. Поэтому требование защиты обосновано и подлежит удовлетворению.
Тут судье пришлось делать перерыв, не иначе как для телефонного звонка «старшим товарищам» в суд кассационной инстанции. В результате в ходатайстве о предоставлении переводчика нам было отказано. И процесс продолжился.
Такое развитие ситуации мы с моим подзащитным предвидели. После оглашения ходатайства следователя, выступления прокурора — оба они просили суд продлить срок содержания под стражей еще на четыре месяца, — слово было предоставлено обвиняемому.
– Вам отказали в переводчике, однако никто не может лишить Вас конституционного права говорить на родном языке, — обратился я к нему. — Поэтому Вы можете говорить на нем сейчас.
Также я обратился и к судье:
– Ваша честь, Вы отказали моему клиенту в услугах переводчика, однако сейчас переводчик понадобится Вам! Прошу Вас пересмотреть отказ!
Судья мнения не изменила. А далее — представьте себе картину: встает обвиняемый и в течение получаса произносит речь на лезгинском языке. В зале суда тишина… Секретарь с глупой улыбкой, замерев с ручкой в руке, не знает, что писать в протоколе судебного заседания. Следователь с прокурором перемигиваются и хихикают. Судья слушает молча, опустив глаза.
Нужно отметить, что судьи часто прерывают выступающих в судебном процессе, если последние говорят «не по делу». В нашем случае судья не прервала моего клиента ни разу, во-первых, потому что не знала языка и не могла оценить содержание выступления. Во-вторых, закон не предусматривает временные ограничения при выступлении.
Для суда ситуация сложилась патовая, поскольку перерыв в судебном заседании для поиска переводчика был невозможен: ходатайство следователя рассматривалось в последний день срока содержания под стражей. По закону же суд обязан отразить позицию обвиняемого в постановлении, согласен ли тот с ходатайством следствия.
Я гадал… То, что судья продлит арест — было ясно, но вот что она напишет в постановлении… «Защита возражала», — записала судья просто, в одном предложении. Надо сказать, что мой подзащитный не отказался от дачи пояснений в суде в соответствии с 51 статьей Конституции. И как потом мне рассказал, в своей речи он даже заявил отвод судье.
Возможно, эта история вызовет у кого-то улыбку, однако в действительности речь идет о современном российском правосудии! Непредоставление переводчика человеку, в нем нуждающегося, — это более чем серьезное нарушение закона и конституционных прав.
Согласно 26 статье Конституции, каждый имеет право на использование родного языка. При этом язык судопроизводства в российском уголовном процессе, безусловно, русский. В юриспруденции есть специальный термин — «судоговорение». Он, в частности, подразумевает, что судья должен понимать участников процесса. Именно поэтому судебный процесс ведется устно, и если судья не понимает речь участников, она не может дать правовую оценку ситуации. Суд обязан был предоставить подсудимому возможность говорить на родном языке, а себе — понимать его речь. Но нашему сыктывкарскому судье этого не потребовалось.
Разумеется, получив данное решение суда, я обратился с соответствующей жалобой в Европейский суд по правам человека.